Возле ратуши уже стучали молотки, гремели команды. Усатый Билл, один из парней Полларда, руководил строительством помоста. Сперва мистеру Хуку показалось – для виселицы, там был даже небольшой лючок на петлях, – но потом инспектор догадался: готовят сцену к празднику Обнуления.

– Вот, – сказал доктор, – вот что людей волнует по-настоящему. Праздники. Развлечения. Отдых. В крайнем случае – мементо мори в виде чужих черепов. А не черви в чьих-то мозгах.

– Это черви прикончили Тома? Мистрис Хамфри говорила…

– Они, мистер Хук. Они и только они. Никакого убийства, никаких злоумышленников. Извините, что лишаю сенсации.

Доктор снова затянулся, медленно выпустил несколько дымных колец. Развернувшись, внимательно посмотрел на собеседника.

– Взамен могу предложить другую, но вряд ли ее пропустят в печать. Знаете, в смерти Тома действительно есть загадка – и загадка, которую ни я, ни вы никогда не разгадаете. С паразитами ведь как? Они твари преимущественно очень избирательные, в кого попало не подселяются. А эти черви… ну, они же в Томе жили долго, думаю, минимум несколько лет. Срослись с его системой кровообращения, подпитывались от нее. И с нервной системой тоже срослись. Представляете себе – запустили свои щупальца ему прямо в мозг.

– Думаете, все эти его голоса?..

– Скорее всего. И главное – ну, «черви» – я так, условно. Вот, глядите-ка…

Он пересек кабинет, присел, принялся рыться в нижних ящиках. Вытащил несколько энтомологических коробок и положил на стол.

– Полюбуйтесь. Вот это, в формалине, – те самые «черви». А здесь у нас… как думаете, что?

– Боюсь, я плохо знаком с местной фауной. Какие-нибудь пустынные виды, что-то вроде термитов?..

– Они и есть! Те самые миражные термиты – вы в Пустошах наверняка видели их колонии: бугристые такие конусы кирпичного цвета, высотой по колено.

В пробирках, которые доктор показал первыми, плавали продолговатые тельца с редуцированными головами, с короткими когтистыми конечностями и длинными выростами на брюшке. А в энтомологических коробках лежали совсем другие существа. Одни были размером с фалангу мизинца, другие – со средний палец. В броне и с усохшими (когда-то, видимо, – мясистыми, мягкими) тельцами. С громадными рогатыми головами и с головами едва заметными. Нескольких мистер Хук сперва вообще принял за хитроумные приборы: четверо были похожи на фрагменты воронки, еще один – на что-то хирургическое, вроде скальпеля.

– Впечатляет, верно? Так вот и не скажешь, что все это представители одного вида. Более того – одной колонии. И это, заметьте, далеко не полный спектр… потому что, думается мне, полного не существует.

Он выдержал паузу, очевидно надеясь на вопрос, – и мистер Хук не стал разочаровывать:

– Хотите сказать, новые формы?..

– Возникают по-сто-ян-но! Покойный Долан за последние пару лет обнаружил еще с десяток. Ну, он-то полагал, это связано с появлением в Хокингленде новых видов, привезенных, кстати, людьми.

Господин газетчик взял в руки одну из коробок, чтобы получше рассмотреть.

– Ну и какова, – спросил он, – цель всего этого разнообразия?

– Вопрос вопросов! К слову, вот те, в верхнем углу, с плоскими брюшками и громадными плоскими же головами – иллюзионисты, Долан предполагал, что они и создают миражи… Да, так вот: зачем это все? Передавать сигналы от колонии к колонии, о роении или миграции? И почему вдруг – раз в месяц, всего две-три ночи подряд? И – ладно, забудем остальные вопросы, но как они вообще ухитряются? Это ж не просто какие-то абстрактные структуры. Судя по всему, термиты воспроизводят то, что некогда видели.

– Или – слышали, как в случае с Томом?

– Именно! Но ни одна адаптация не возникает просто так, на пустом месте. Каков эволюционный смысл миражей, зачем они нужны термитам?

– Вы нашли ответ, доктор?

– Да мы толком и не пытались. Так, разломали парочку колоний, хотели прорыться до конца, но сдались, поскольку их солдаты пошли в атаку и весьма убедительно дали понять, что нам не рады. – Он взмахнул трубкой – Да если б и прорылись – толку? Здесь нужен серьезный подход, а у нас – ни времени, ни средств. Чистой воды дилетантство.

– Но насколько это может быть опасно для людей? Если ваши предположения верны и если термиты действительно убили Тома…

– Да насчет «убили» – это не буквально. Знаете, я за столько лет работы убедился: в каждом из нас, если хорошенько покопаться, найдется что-нибудь этакое, какая-нибудь зараза, которая живет себе и живет, хотя вроде бы давно должна была нас прикончить. Можно об этом знать, можно вообще не подозревать. Но рано или поздно… – Он щелкнул пальцами. – Бац! – и милости прошу в примерочную. Так и с Томом: просто организм износился, а черви… всего лишь дополнительный фактор. Учитывая, что из-за них он перестал надираться каждый вечер, может, и наоборот – они ему эти несколько лет подарили. «Опасны»? Думаю, не слишком. За пределами Пустошей их ни разу не видели, а в Пустошах люди не живут. К тому же Том – единичный случай.

– Из-за того, что заснул на краю Пустошей и оказался в пределах их досягаемости? Но нет, как бы они могли так быстро приспособиться…

Доктор затянулся, выдохнул к потолку густую, сизую струю дыма. За ней почти не было видно выражения на его лице.

– Меня, – сказал Теренс Уэбб, – заботит другое. Голоса, которые он слышал. Точнее – слова, которые «запомнили» эти насекомые. Некоторые прозвучали лет сто тому назад, понимаете? Сто лет назад термиты почему-то зафиксировали именно эти вибрации воздуха. Передавали из поколения в поколение. А потом – старому Тому. И я не знаю, что за этим стоит, мистер Хук. Даже боюсь предположить.

Господин газетчик коротко кивнул и закрыл блокнот.

– И все-таки вы мне очень помогли. Благодарю вас, доктор!

Тот пожал плечами:

– Да на здоровье. Готов побиться об заклад: ваш редактор это все равно не пропустит. Кому сейчас интересны истории про червей!

5. Люди любят фокусы

Остаток дня мистер Хук провел, навещая тех или иных выдающихся горожан Плевка: торговцев, ремесленников, старых каторжников. Не со всеми разговор задавался, однако в целом день прошел продуктивно.

В конечном счете инспектор решил отложить поиски Дэвида Шлоссмана до субботы. Разумеется, с каждым днем времени у него оставалось все меньше, но он убедил себя, что прежде следует поразмыслить над услышанным. Сопоставить факты. Подготовиться к разговору.

Он направился к «Курносой», чтобы поужинать. Улица к вечеру опустела, редкие прохожие кивали мистеру Хуку да еще пара девочек из Сахарного помахала руками, приглашала заглядывать на огонек. Он кивал в ответ, благодарил.

Перед входом в «Курносую», на дощатой веранде, – остановился. Взял метелку, прислоненную к стене, обмел сапоги.

– Добрый вечер! – сказали с дальнего края веранды. Там, в полумраке, стояли несколько плетеных кресел, на которых иногда устраивались курильщики. – Вы, вижу, здесь уже освоились. Даже чересчур: местные метелкой не пользуются, все равно Барни дважды в день выметает горы песка, ну и – к чему тогда утруждаться.

Незнакомец поднялся из кресла и шагнул в полосу света, падавшего из окна. Оказался невысоким, крепко сбитым мужчиной лет за пятьдесят. Черная с проседью борода, острый нос с горбинкой, внимательный взгляд крупных глаз. На поясе – потертая кобура с револьвером.

– Это, – сказал незнакомец, – основной принцип здешней жизни. Не дергайся, не утруждай себя сверх меры, не лезь в чужие дела.

– Живи и дай жить другим, – подхватил мистер Хук.

Незнакомец вскинул и навел на него указательный палец:

– Точно так.

Потом протянул руку:

– Будем знакомы. Инженер Дэвид Шлоссман, также известный среди местных как Дэвид Ловкач.

– Джон Хук.

Шлоссман пару мгновений разглядывал собеседника.

– А я-то сразу и не узнал. Уже, надо полагать, не констебль, а детектив-инспектор? Или вы сменили профессию и действительно стали репортером? – холодно спросил он.