1 февраля

СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ

КВАЗИРИКС (угрюмо). Мне уже все надоело. Меня в болоте жена ждет.

БЕЛ АМОР. А я что, по-вашему, не женат?

КВАЗИРИКС. Я бы давно ушел, если бы не вы.

БЕЛ АМОР. Давайте вместе уйдем.

КВАЗИРИКС. Так я вам и поверил. Я уйду, а вы вернетесь.

СТАБИЛИЗАТОР (что-то бормочет).

БЕЛ АМОР. Адмирал, у меня, кажется, появилась неплохая мысль. Давайте вместе отойдем в сторону от планеты и устроим гонки. Кто первый подойдет к цели, тот и поставит бакен.

КВАЗИРИКС (с сомнением). Но я не знаю предельной скорости вашей шлюпки.

БЕЛ АМОР. А я – скорости вашего крейсера. Риск обоюдный.

(Далее в стенограмме следует уточнение деталей, и на этом она обрывается.)

В десяти световых годах от планетки они нашли какой-то замшелый астероид и решили стартовать с него.

Гонки проходили с переменным успехом. Сначала Бел Амор вырвался вперед, а суперкварк все никак не мог оторваться от астероида. Контр-адмирал квакал, буйствовал и обещал то всех разжаловать, то присвоить внеочередное звание тому прыгушатнику, который поднимет в космос эту свежеспущенную со стапелей рухлядь. Адъютант-лейтенант Квазиквакс стал капитаном 3-го ранга: он спустился в машинное отделение и, применив особо изощренные выражения, помог кочегарам набрать вторую космическую скорость.

К половине дистанции суперкварк настиг Бел Амора, и оба звездолета ноздря в ноздрю плелись в пылевом скоплении со скоростью 2 св. год/час; плелись до тех пор, пока у Бел Амора не оторвался вспомогательный маршевой двигатель.

– Щ-2047! У вас двигатель оторвался! – предупредительно радировали с суперкварка.

– Спасайся кто может! – запаниковал Стабилизатор и выбросился в космическое пространство.

Бел Амор сбавил скорость и осмотрелся. Положение было паршивое. Еще немного – и того… блин.

На последних миллиардах километров суперкварк вырвался далеко вперед и первым подошел к планетке. Тем гонки и закончились. Для Бел Амора наступило время тяжелых переживаний, но переживать неудачу ему мешал Стабилизатор – тот плавал где-то в пылевом скоплении и просился на борт.

– Пешком дойдешь! – отрезал Бел Амор. – Как в драку, так принципы не позволили?

– Надо было не кулаками, а умом брать, – уныло отвечал Стабилизатор.

Бел Амор вздохнул и… навострил уши. Там, у планетки, с кем-то неистово ссорился контр-адмирал Квазирикс.

– Вас тут не было, когда мы были! – орал контр-адмирал. – У меня есть свидетель! Он сейчас подойдет, квак, и подтвердит!

Незнакомый грубый голос возражал:

– Отвали, кол! Тут никого не было, когда я подошел. Ты мешаешь мне ставить бакен!

– У меня есть свидетель! Свидетель! Свидетель! – как заведенный, повторял контр-адмирал.

– Знаю я этих свидетелей, кол! Я открыл эту каменноугольную планетку для своей цивилизации и буду защищать ее всеми доступными средствами до победного конца! Не знаю я твоих свидетелей и знать не хочу!

Бел Амор приблизился и обнаружил на орбите такой огромный дредноут, что даже суперкварк рядом с ним не смотрелся, – на взгляд стороннего наблюдателя, дредноут аж загибался на орбите от релитивистского эффекта.

– В самом деле, свидетель… – удивился Грубый Голос с дредноута, заприметив звездолет Бел Амора. – Щ-2047. Нумерованный. В таком случае предлагаю обратиться в межцивилизационный арбитраж.

Контр-адмирал Квазирикс застонал, а у Бел Амора появилась надежда поправить свои дела.

– Адмирал, – сказал он. – Эти переговоры никогда не закончатся, – вы сами видите, что происходит. Давайте разделим планету на три части и разойдемся по домам, а потом наши цивильные дипломаты без нас разберутся.

– Почему на три части? – послышался новый голос. – А меня вы не принимаете во внимание?

– Это кто еще?!

К планете подкрадывалась какая-то допотопина… паровая машина, а не звездолет. Там захлебывались от восторга:

– Иду, понимаете, мимо, слышу, ругаются, принюхался, пахнет жареным, чувствую, есть чем поживиться, дай, думаю, сверну, все равно спешить некуда, вижу, планетка с запасами аш-два-о, да у нас за такие планетки памятники ставят!

– Вас тут не было, блин, квак, кол! – вскричали хором Бел Амор, контр-адмирал и Грубый Голос с дредноута.

– По мне не имеет значения, были, не были… – резонно отвечала Паровая Машина. – Дело такое: прилетели, увидели – ставьте бакен. Бакена нет – я поставлю.

– Только попробуйте!

– А что будет?

– Плохо будет!

– Ну, если вы так агрессивно настроены… – разочарованно ответила Паровая Машина. – Давайте тогда поставим четыре бакена… О, глядите, глядите, еще один!

Увы, Паровая Машина не ошиблась: появился пятый. Совсем крохотный. Он огибал планетку по низкой орбите над самой атмосферой.

– Что?! Кто?! Блин! – возмутились Все Высокие Договаривающиеся Стороны. – Пока мы тут болтаем, он ставит бакен! Кол! Квак! Каков негодяй! Вас тут не было…

– Нет, это не звездолет… – пробормотал контр-адмирал Квазирикс, разглядывая в подзорную трубу новоприбывшую персону. – Это какой-то примитивный бакен! Кто посмел поставить бакен?! Я пацифист, но я сейчас начну стрелять!

Это был бакен. Он сигналил каким-то странным, незарегистрированным кодом.

Все притихли, прислушались, пригляделись.

Низко-низко плыл бакен над кислородной, нефтяной, каменноугольной, водной планетой, и планета уже не принадлежала никому из них.

У Бел Амора повлажнели глаза, Грубый Голос прокашлялся, сентиментально всхлипнула Паровая Машина.

– Первый раз в жизни… – прошептал контр-адмирал Квазирикс и полез в карман за носовым платком. – Первый раз присутствую при рождении… прямо из колыбельки, квак.

– Потрясающе! По такому случаю не грех… – намекнула Паровая Машина.

– Идемте, идемте… – заторопился Грубый Голос с дредноута. – Нам, кол, закостенелым мужланам и солдафонам, больше нельзя здесь оставаться.

Бел Амор молчал и не отрываясь смотрел на бакен.

Бакен сигналил и скрывался за горизонтом.

Это был не бакен.

Это был первый искусственный спутник этой планетки.

Томаш Колодзейчак

Я вернусь к тебе, палач

(Перевод Сергея Легезы)

Она неторопливо поднималась на эшафот. Шла, гордо выпрямившись, чуть улыбаясь, лицо ее обрамляли зеленые, некогда длинные, а теперь обрезанные по линии шеи волосы. Он видел ее светлую фигурку на фоне черных стен, окружавших Площадь Судий, и молился о чуде. О чуде, которое не могло случиться. Помощники подвели женщину к плахе. Краем глаза он заметил передвигавшиеся камеры, вокруг слышал ропот толпы, возбужденной казнью. Ловким, отработанным движением потянулся к висевшему за спиной мечу. Вот-вот он должен был обезглавить женщину, которую любил.

Он был свободным человеком среди свободных людей. Любил это: жить среди них и для них, чувствовать их уважение – толику страха, интереса, очарования. Когда шел по улицам – а в соответствии с орденскими законами он почти всегда путешествовал пешим, – люди украдкой следили за ним. Он выглядел достойно и солидно: высокий молодой мужчина в черной куртке и штанах, в перчатках и тяжелых подкованных ботинках. Так и должен был выглядеть, поскольку исполнял Закон.

Он знал, что некоторые его ненавидят, испытывают к нему отвращение, презирают. Не обращал на это внимания. Шагая в яркой и пестрой толпе людей, одежды и тела которых украшены были согласно тысячам мод, клановых обычаев и религиозных требований, он знал, что именно он для них символ единственной объединяющей всех силы – Закона. Меч он носил на спине. Серебряное навершие рукояти и пряжка ремня, пересекавшего грудь, были единственным украшением темных одежд. Согласно правилам Ордена, к мечу не имел права прикасаться никто, кроме него самого, Дамьена ван Дорна, палача города Альгахара.